Три четверти хотят уехать из России

Неприятный сюрприз преподнесли социологи. 73 процента опрошенных сограждан признались, что хотят уехать из России. Цифра пугающая — бросились выяснять, отчего три четверти населения готовы бежать и как их остановить, а то у нас и без того беда с демографией… Мне же кажется, главная опасность не в том, что все возьмут и уедут. Бьюсь об заклад, что те, с кем беседовали социологи, вовсе не собираются покидать родную страну.

Видео дня

В принципе в сегодняшнем мире люди передвигаются свободно. Границы не мешают находить работу по душе. Люди уезжают и возвращаются. Современная наука так и существует. Возникает интересная задача. В какой-то стране собирается интернациональный временный трудовой коллектив, решает ее и разъезжается. Но в нашем обществе таких активных и инициативных людей немного. Разве это просто — отправиться за границу и найти там работу? И язык нужно прилично знать, и владеть пользующейся спросом специальностью. Но главное — психологическая готовность начать жизнь на новом месте, никого и ничего не зная, рискнуть. Многие ли на это способны?

Так что же означает эта массовая готовность уехать? С моей точки зрения, это форма отчаяния, раздражения, ощущения безнадежности. У каждого из нас бывает горькая минута, когда из-за неурядиц на работе или в семье невольно вырывается: бросить бы все и уехать! Но сейчас этот сигнал отчаяния одновременно подают 73 процента опрошенных.

Во время съемок ток-шоу “Суд времени” об эпохе Брежнева, то есть на тему, казавшуюся чисто исторической, зал внезапно взорвался. Люди, которые обычно спокойно слушают дебаты историков, кричали, что при Брежневе жили чудесно: детские сады, пионерские лагеря, бесплатное образование и медицина, квартиру можно было получить!.. В зале сидели разные люди, в том числе те, кто родился и вырос уже после смерти Леонида Ильича. Полагаю, что если бы, не дай бог, они хотя бы на день вернулись в то время, то пришли бы в ужас от одних только очередей в магазинах. Но они же говорили вовсе не о Брежневе, а о дне сегодняшнем.

Выплеснулось раздражение и недовольство нынешней жизнью. Честно говоря, я не предполагал, что они так велики. Завидно высокие рейтинги Путина и Медведева воспринимаются как одобрение того, что делается в стране. Похоже, эти рейтинги, скорее, показатель надежды на доброго царя, который, может быть, что-то для нас сделает. А самим-то нам не дадут. Да мы и не сможем. Принято говорить, что стабильность — главное, чего хотят россияне. Считается, что для страны стабильность важнее перемен. Жизнь становится лучше, мы движемся в правильном направлении, уверены в будущем, так зачем что-то менять?.. Но вот то, что мы не видим.

Социологи отмечают серьезное разочарование сегодняшнего российского человека, что рождает нигилизм и цинизм. Разочаровались в советских идеалах, затем в надеждах перестроечного времени и еще сильнее — в нынешней жизни. В результате не просто исчезли идеалы, а люди уже и не верят, что идеалы в принципе могут быть. Только чиновники, достигшие вершины власти и материального благополучия, жаждут стабильности. То есть покоя и комфорта. То есть чтобы все оставалось как есть. Чтобы их ничего не лишили.

Общество вступило в эпоху перемен ждущим обновления и мечтавшим о движении вперед, а сейчас разочаровано и развращено неприкрытым лицемерием. Конечно, жизненный уровень в сравнении с брежневскими временами, несомненно, намного выше. Но отчего тогда такое недовольство?

После недолгой попытки отклониться от привычного маршрута страна вернулась в прежнюю колею, к несправедливости советской системы, когда человеку на высокой должности положено все, а человеку без должности — ничего. Выяснилось, что новая власть в смысле обретения благ и устройства личного благополучия ничем не лучше прежней. А даже хуже, потому что ощущение материального неравенства стало куда острее. Страна вернулась к ограничению возможностей для самореализации. И это, может быть, самое прискорбное.

У нас в стране все с восхищением говорят об экономических успехах Китая. Чтобы идти по китайскому пути, нужны китайцы. Кто готов трудиться по-китайски — без отпусков, по две смены, невыносимо тяжелым трудом добывая деньги на учебу детей? Но никто из властей предержащих не желает и дать людям возможность зарабатывать — легко открывать мелкий и средний бизнес. Вот могла быть основа процветания! Так невозможно же открыть свое дело из-за множества бюрократических рогаток и обдираловки со стороны множества разных служб!

Наша молодежь — за небольшим исключением — не уезжает. Молодежь идет в чиновники. Образованные молодые люди не хотят заниматься бизнесом, рисковать, — они предпочитают госслужбу, что в значительной степени продиктовано желанием получить в руки управление финансовыми потоками, распоряжаться госсобственностью, которая в умелых руках становится частной. При этом современные чиновники уверенно называют себя людьми, заботящимися о государстве, а предпринимателей, создающих рабочие места, считают корыстными себялюбцами, которых нужно всячески прижимать.

...После одного торжественного мероприятия, когда уже уселись за стол, Леонид Ильич Брежнев, расслабившись, сказал:

— Я сейчас вроде как царь. Правда, царь мог деревеньку пожаловать. Я деревеньку пожаловать не могу, зато могу дать орден.

Генеральный секретарь поскромничал. Что орден! Орден — приложение к высокой должности, которые он, как и другие наши властители, раздавал исходя из одного принципа — на ключевых постах должны сидеть свои, верные люди. Что с тех пор изменилось? Главный кадровик брежневской эпохи секретарь ЦК КПСС Иван Капитонов на склоне лет признался:

— Я думаю, люди у власти мало меняются. Психология одна и та же — устранить того, кто метит на твое место.

Образовалось государство чиновников — их на миллион больше, чем десять лет назад. Но чиновники ничего не придумывают и не создают. Не поэтому ли мы живем импортом и все кого-то догоняем? Раньше Америку, теперь Португалию…

Рост количества чиновников не улучшает систему управления. Однажды в кругу журналистов Путин признался:

— Я не хотел бы никем “понукать”, хотел бы создать такой властный механизм, который бы работал сам. Но не выходит — вынужден всех держать в узде, чуть вожжи ослабил — и шестеренки заедает...

Мы вернулись на традиционный российский путь: царь всем руководит и всем все объясняет — и как пахать, и как строить, и как пожары тушить. Все слушают, кивают, докладывают об исполнении — вне зависимости от того, сделано или нет. И все делается через пень-колоду. С одной стороны, зачем проявлять инициативу, стараться, что-то придумывать, если на все нужна команда сверху? А с другой — начисто исчезает способность к самостоятельности. Ненужные органы атрофируются.

В воспоминаниях моего дедушки Владимира Михайловича Млечина нашел поразившую меня запись, посвященную одному печальному мероприятию начала двадцатых годов прошлого столетия: “Народу было много, но никакой давки, никакого беспорядка. И милиции-то было мало. Порядок как-то складывался сам по себе. Это были не толпы, шли тысячи и тысячи граждан, и каждый инстинктивно знал свое место, не толкаясь, не напирая на других, не пытаясь проскочить вперед. Такого, как будто никем не организованного, естественно сохранявшегося порядка я после этого уже никогда не видел — ни на парадах, ни во время демонстраций, которые с каждым годом поражали все большим числом блюстителей порядка и все меньшей внутренней дисциплиной и самоорганизацией масс. Людей с жестоким упорством отучали самостоятельно двигаться по жизни... И по улице тоже”.

Отучили. Отучили от самостоятельности и способности к самоорганизации, от стремления дерзать, а ведь это движет миром, в особенности сейчас. Вот что самое печальное. У большинства сограждан утрачена вера в способность самому чего-то существенного добиться и изменить жизнь — свою и страны. От этой безысходности люди и признаются социологам: я бы отсюда уехал…

Никуда на самом деле они не уедут. Но и здесь ничего не сделают.